Читать интересную книгу Октомерон. Путешествие по Андалусии - Наталия Шимонова

Когда солнце стало припекать особенно жарко, мы решили остановиться в тени оливковой рощи. Чико занялся лошадьми, Пако – нашими припасами, я же сел в тени оливы и набросал тут же мои впечатления в книжку, которую специально взял с собою для записей.

Грустный путь наш меж полей и оливковых рощ продолжался довольно долго, и ничто не нарушало установившегося обыкновения нашего путешествия до самой той поры, пока, миновав города и селения, не прибыли мы к горной гряде Сьерры-Невады, что обрамляет собою Гранаду, некогда мавританскую, а ныне испанскую землю. Надо ли тут ещё прибавить, что в дороге я не встретил столь желаемого мною общества и не обрёл ни одного спутника? Однако к моей радости природа будто переменилась. Всё так же была редка растительность на горных грядах, но хрустальные ручьи и тень, падавшая от гор, нарушили мою печаль. Андалусия, это была Андалусия! Я чувствовал перемены в самом дыхании её! Я чувствовал перемены и в собственной душе…

Каждый, кто хотя бы раз бывал в горах и путешествовал чрез них, знает, сколь грозное и великолепное впечатление производят они на проезжающего. Каменные громады с двух сторон обступают путника. То тут, то там средь них мелькают небольшие деревца или целые рощицы, в уступах пробивается трава, а в расселинах журчат ручьи с чистой и ледяной водой. Ночью, когда южный сумрак совсем сгущается над головою, ярко выступают на небе звёзды. Вершины гор тогда едва угадываются в темноте. Ветер тоскливо шумит меж уступов, деревья раскачиваются и стонут, кое-где, если вам случается остановиться близ какого-нибудь селения, видны огоньки. Но, кажется, будто ты совершенно одинок, и будто бы никого нет в мире, кроме тебя, и только одни безмолвные горы окружают человека, вдруг среди ночи оказавшегося на перевале или в расселине и по слабости своей не успевшего ещё преодолеть их. И слабость эта в темноте увеличивается ещё более. И если вам не повезло обладать безмерной фантазией, и вы никак не можете заснуть (а воображение будто бы нарочно разыгрывается и бередит вас), то те чувства, что вы испытаете, ночуя в горах, не сравнятся по силе ни с какими иными чувствами. Вы ощутите себя малой частицей, пущенной на волю волн игривой рукою. Ничто не в вашей власти. И самая ваша жизнь принадлежит волне. Но пока море спокойно – есть надежда, что вы доберётесь до желанного берега. Таковы горы.

Но вот и они закончились. В несколько дней пересекли мы горную гряду, следуя той дорогою, которой до нас следовали многие путники, что и проторили эту дорогу. Нам не встретились ни такие же путешественники, ни разбойники, лишь только один раз встретили мы пастуха, которого нам удалось разглядеть издалека, и один раз – крестьянина, жителя довольно большого горного селения, расположенного на перевале, в котором мы в ту ночь и заночевали.

В селении был постоялый двор, в котором как раз оказалась одна – последняя – комната для меня. Пако и Чико же расположились со всем удобством, которое им было потребно, в общем зале, в котором ночевали слуги и других проезжих.

Я уж говорил, что на всём пути не встретил ни одного странника, но надо же было случиться тому, чтобы именно на этом постоялом дворе заночевали кроме меня и другие представители славного племени путешественников. Хозяин гостиницы сказал мне, что приютил под своим кровом ровным счётом семь человек, я же буду восьмым. На том его комнаты и окончатся, и если кто-либо ещё соблаговолит ехать через их селение, то ему некуда будет поместить нового постояльца. Благодарение Богу, в тот вечер больше никто не явился и хозяин, довольный, ушёл почивать к себе. А на утро разыгралась такая непогода, которой совершенно невозможно было ожидать после нескольких дней полной и чудной ясности, царившей в природе.

Я спустился вниз и велел подавать мне завтрак. К моему удовольствию, другие постояльцы, среди которых были и дамы, также спустились вниз в общую комнату, которую уже освободили слуги, с утра пораньше занявшиеся делами своих хозяев.

Сеньоры, которые все меж собой не были знакомы, сели каждый со своим спутником и также отдали должное завтраку. Затем в залу вошёл хозяин и объявил, что непогода так сильна, что выехать с постоялого двора никак не представляется возможным. Добрый наш хозяин, по имени сеньор Начо, сказал так:

– Уважаемые сеньоры! Непогода застигла вас в горах и, значит, так тому и быть. Не в наших силах противиться воле Божией. Следует лишь радоваться, что она застигла вас не в пути, и не на горном перевале, а в моей уютной гостинице, которую я прошу вас считать своим домом до той поры, пока не станет для вас возможным покинуть её. А пока располагайте мною и всем тем, что есть у меня.

Сказав так и выслушав благодарности в ответ, сеньор Начо удалился.

– Вот так-так! – сказал один из сеньоров, который был старше всех по возрасту. – Стало быть, уважаемые сеньоры, все мы тут собратья по несчастью! Все мы ехали и куда-то торопились, но принуждены теперь провести тут день, а может быть, и не один, ибо дождь за окном так силён, а ветер так страшно завывает, что кажется, будто нет никакой надежды дождаться ясной погоды!

– Что касается нас с братом, то вынужденная задержка нас нисколько не беспокоит, – ответил на его слова другой сеньор, возрастом значительно моложе. – Разве только это может доставить неудобство дамам, что оказались на этом постоялом дворе? – с поклоном обратился он к одной из путешественниц, волею судеб занесённых в это горное селение.

– Что же может быть тут для нас неудобного? Стены гостиницы крепки, комнаты содержатся в примерной чистоте, общество самое приятное, сколь я могу судить, а торопиться нам тоже некуда, – ответила, поклонившись, дама, к которой обратился молодой сеньор.

– Благодарю прекрасную сеньору за похвалы, расточаемые нашему скромному обществу, и хочу заметить всем, что, коль скоро мы удостоены столь лестного отзыва, то и должны ему соответствовать, – заметил самый старший из господ, тот, что заговорил первым. – Посему, полагаю, нам следует назвать друг другу наши имена, чтобы во все дни, в которые мы тут будем, мы могли бы воздать должное друг другу.

Общество оживлённо закивало головами и дружно издало возгласы согласия с таким решением. Я также согласился с этим.

– Если позволите, я назову своё имя первым, – продолжил всё тот же сеньор. – Меня зовут дон Аугусто Дуарте-и-Гомес, родом я из Гранады и являюсь, благодаря предкам моим, андалузцем. Никогда в нашем роду со стороны моего отца не было никого, кто бы не родился в благословенной Андалусии! – докончил он торжественно. – Путь я держу из Гранады в Севилью по семейным делам, оттого и оказался я тут, на этом перевале, в этом селении и в этой гостинице.

Все поклонились дону Аугусто и отдали должное его авантажному виду и его рассказу.

– Дозвольте же теперь назваться мне, – поднялся высокий человек в чёрном камзоле и белом парике. – Я тоже родом из Гранады и также держу путь из неё, но не в Севилью, а в Кадис. Потому будет правильно теперь мне назвать своё имя.

Все согласились с ним и приготовились внимательно слушать этого сеньора.

– Моё имя дон Санчо де Санта-Крус. Я дворянин и род мой, очень древний, получил своё нынешнее прозвание в те времена, когда Гранада была ещё мавританской. Один из моих предков, добрый христианин по имени дон Хорхе, после одной из битв попал к маврам в плен и был убит ими за то, что не пожелал изменить своей вере. За этот подвиг королева Изабелла Кастильская и дала имя Санта-Крус сыну своего верного слуги, погибшего за веру, то есть моему предку. А когда Гранада пала2, то милость Её Величества простерлась так далеко, что она уделила владения моему предку в этих пределах. С той поры фамилия наша живёт в Гранаде.

Общество поклонилось дону Санчо и выразило шумное одобрение его рассказу.

– Дозвольте теперь говорить нам с братом, – сказал, поднявшись, молодой кабальеро.

Следом за ним встал второй кабальеро, тоже ещё очень молодой человек. Оба они были одеты в щегольские камзолы, а у одного из братьев на пальце блистал перстень с крупным изумрудом.

– Меня зовут дон Алонсо Молина-и-Тенорио, – молодой сеньор поклонился. – Брата же моего зовут дон Хуан Молина-и-Тенорио.

Второй молодой кабальеро, тот, у которого на пальце был изумруд, поклонился так же.

– Мы уроженцы Севильи и, напротив, держим путь в Гранаду, – кабальеро поклонился дону Аугусто. – И мы также андалузцы, а наша семья обосновалась в Севилье, когда в Кастилии правил Святой король Фернандо III. Когда войска этого короля взяли Севилью3, наш предок, храбро воевавший под знамёнами дона Фернандо, увидев её красоты и покорённый ими, остался там. И был одним из тех, кто в 1252 году стоял у гроба короля.

Общество поклонилось дону Алонсо и дону Хуану, отдало должное древности рода Молина-и-Тенорио и обратилось ко мне. Я поднялся со своего места, поклонился и начал так: